* * *
Впоследствии Лай, где бы он ни останавливался на ночлег, часто видел один и тот же сон, будто есть лодка и в лодке сидит человек, голова его раскалывается, во рту – вкус соли, а море вокруг до горизонта усыпано обломками. Человек устал и отчаялся, он много дней провел в море и пережил не один шторм и теперь ему кажется, что шторм – это то, что будет повторяться вечно, и черные тучи всегда будут надвигаться на него из-за горизонта незыблемой, плотной, тяжелой стеной, как то, что следит за ним из воды, с самого дна, оттуда, куда он бросил его, что бы забыть, что бы оставить навсегда.
И вот человек, будто кролик, оцепеневший под взглядом удава, смотрит на пробоину в борту своей лодки, на то, как медленно она наполняется водой, мутной, словно луковый суп; слышит, как то, что он хотел отвергнуть, тяжело зовет его через толщи воды; неловко трогает руками голову и руки его оказываются в крови; и в этот самый момент он слышит совсем другой, знакомый легкий голос, который просит его не терять надежду, не забывать, верить …
Лай каким-то образом знает, что это голос его сильфа, но кто такой сильф? Таинственное же существо вихрем подхватывает человека как пушинку и, одевая крылья из самого первого его детского смеха, несет куда-то… несет… под ногами у человека в мгновение пролетают километры воды и вот он уже видит берег, синие ленты рек и синие ленты в золотых волосах девушки, замки, рыцарей, бродячих артистов, человека с бабочками на лице, дороги, по которым от города к городу движутся торговцы, слышит чужую речь, вдыхает незнакомый воздух и улыбается, улыбается, улыбается… все его существо улыбается, наполняется легкостью, и все, что было в прошлом, все, что он носил с собой, все, от чего хотел избавиться, утопив в соленых волнах моря, все, что продолжало следить за ним пристально и тяжело с самого дна, все вдруг стало легче облаков, легче солнечного луча, легче самой легкости, будто то, что было всего один раз – не было никогда, а значит не о чем и печалиться, не о чем сожалеть, не в чем себя винить…
Просыпаясь в тесной кибитке торговца, или посреди пустынной дороги, где единственным живым существом на много миль был его осел, Лай чувствовал беспокойство, будто в приснившейся ему истории этого странного человека был какой-то ответ, неизвестный намек на его пока не заданный вслух вопрос.
Впоследствии Лай, где бы он ни останавливался на ночлег, часто видел один и тот же сон, будто есть лодка и в лодке сидит человек, голова его раскалывается, во рту – вкус соли, а море вокруг до горизонта усыпано обломками. Человек устал и отчаялся, он много дней провел в море и пережил не один шторм и теперь ему кажется, что шторм – это то, что будет повторяться вечно, и черные тучи всегда будут надвигаться на него из-за горизонта незыблемой, плотной, тяжелой стеной, как то, что следит за ним из воды, с самого дна, оттуда, куда он бросил его, что бы забыть, что бы оставить навсегда.
И вот человек, будто кролик, оцепеневший под взглядом удава, смотрит на пробоину в борту своей лодки, на то, как медленно она наполняется водой, мутной, словно луковый суп; слышит, как то, что он хотел отвергнуть, тяжело зовет его через толщи воды; неловко трогает руками голову и руки его оказываются в крови; и в этот самый момент он слышит совсем другой, знакомый легкий голос, который просит его не терять надежду, не забывать, верить …
Лай каким-то образом знает, что это голос его сильфа, но кто такой сильф? Таинственное же существо вихрем подхватывает человека как пушинку и, одевая крылья из самого первого его детского смеха, несет куда-то… несет… под ногами у человека в мгновение пролетают километры воды и вот он уже видит берег, синие ленты рек и синие ленты в золотых волосах девушки, замки, рыцарей, бродячих артистов, человека с бабочками на лице, дороги, по которым от города к городу движутся торговцы, слышит чужую речь, вдыхает незнакомый воздух и улыбается, улыбается, улыбается… все его существо улыбается, наполняется легкостью, и все, что было в прошлом, все, что он носил с собой, все, от чего хотел избавиться, утопив в соленых волнах моря, все, что продолжало следить за ним пристально и тяжело с самого дна, все вдруг стало легче облаков, легче солнечного луча, легче самой легкости, будто то, что было всего один раз – не было никогда, а значит не о чем и печалиться, не о чем сожалеть, не в чем себя винить…
Просыпаясь в тесной кибитке торговца, или посреди пустынной дороги, где единственным живым существом на много миль был его осел, Лай чувствовал беспокойство, будто в приснившейся ему истории этого странного человека был какой-то ответ, неизвестный намек на его пока не заданный вслух вопрос.