обещанные сны на чемоданах. снежные.
ПРЕВРАЩЕНИЕ БЕЛОЙ СОБАКИ
Белая собака устало идет по белой земле, останавливается и, последний раз взглянув куда-то туда, где земля сливается с небом, незаметно и полно, как сливаются в плоской чашке сливки и молоко, ложится и зарывается в снег. Метут метели, и собака становится огромной, превращаясь в снежную гору. На нее лезут альпинисты – маленькие черные точки в окружении искорок бликующего на солнце снаряжения. Мало по малу все они собираются на вершине и делают ее похожей на вулкан. И вот она становится вулканом, вокруг жерла которого, взявшись за руки, стоят люди. Из недр земли, опаляя им ресницы, с низким гулом вырываются клубы темного дыма и пепла: все затянуто серым, так что пропадает и молочное небо, и сливочная гора, и даже белая собака, лежащая в ее основании – остается совсем небольшое пространство – пустая комната, шаги в которой гулко отдаются от стен и бросаются в уши – клак… клак… спокойно и размеренно, рассеивая рукой дым и горячий пепел, выступает ко мне человек…
СТУК КОЛЕС ПОЕЗДА
Мы сидим на кухне не зажигая света. Кажется, за окном зимняя ночь: холодная, неспокойная и темная. Все предметы наполнены тенями: черными, серыми и синими. Чашка, из которой я пью свой остывший чай, с каждой минутой становится все более плоской, как и все вокруг, существующее в неназванной скованности и напряжении. Мама моет посуду и из-за шума воды почти не слышен шум поезда за окном. Дедушка сидит напротив. У него бледные глаза и взгляд человека, медленно осознающего что, утратив весь мир, уже почти потерял себя. Он хочет говорить о вещах, но забывает как они называются, и я прерываю его на каждом слове, делая шумный глоток чая. Но в тот момент, когда он, глядя на скользящие по стенам блики, говорит: «Поезд?» - я ощущаю всю степень его отчаяния и меня захлестывает жалость. Я кладу свою руку поверх его руки и, глядя в его выцветающие, испуганные и влажные глаза, говорю: Да… Да! Это поезд, наверное это поезд, да… В этот момент мама бросает посуду в раковину и всхлипывая уносится прочь.
Чуть раньше мы идем с ней по ночной улице, и наши босые ноги утопают в мелком рассыпчатом снегу. На нам нет верхней одежды, но мы почти не чувствуем холода. У самого подъезда я как всегда немного останавливаюсь и смотрю в небо – оно все затянуто плотными облаками, лишь один его кусок остается незанятым и если вокруг – в лежащем на земле снеге и облаках, в сонных домах, деревьях и фонарях – гнездится тишина и мертвенный покой, то в этом куске черного неба, напротив, все чудесно и страшно неспокойно, все закручено водоворотом, все летит, все куда-то падает, - и снег, и звезды, и клочки облаков, и мысли, и чувства, когда смотришь в него так пристально, будто оттуда кто-то должен явиться… И в тот момент, когда я слышу гул приближающегося поезда, мама хватает меня за руку и тянет в подъезд.
Мы сидим в вагоне поезда, но в нем так же сумрачно, холодно и тихо, как в комнате и на улице до этого. Я говорю сестре: Ты просто не хочешь никуда ехать и потому делаешь вид, что не слышишь стука колес поезда, хотя мы уже сидим в купе.
Сестра отвечает: А ты очень хочешь куда-то уехать и потому делаешь вид, что что-то слышишь, хотя нет никакого стука колес, никакого купе и никакого поезда.
И я теряюсь, пытаясь сообразить кто из нас прав.
ПРЕВРАЩЕНИЕ БЕЛОЙ СОБАКИ
Белая собака устало идет по белой земле, останавливается и, последний раз взглянув куда-то туда, где земля сливается с небом, незаметно и полно, как сливаются в плоской чашке сливки и молоко, ложится и зарывается в снег. Метут метели, и собака становится огромной, превращаясь в снежную гору. На нее лезут альпинисты – маленькие черные точки в окружении искорок бликующего на солнце снаряжения. Мало по малу все они собираются на вершине и делают ее похожей на вулкан. И вот она становится вулканом, вокруг жерла которого, взявшись за руки, стоят люди. Из недр земли, опаляя им ресницы, с низким гулом вырываются клубы темного дыма и пепла: все затянуто серым, так что пропадает и молочное небо, и сливочная гора, и даже белая собака, лежащая в ее основании – остается совсем небольшое пространство – пустая комната, шаги в которой гулко отдаются от стен и бросаются в уши – клак… клак… спокойно и размеренно, рассеивая рукой дым и горячий пепел, выступает ко мне человек…
СТУК КОЛЕС ПОЕЗДА
Мы сидим на кухне не зажигая света. Кажется, за окном зимняя ночь: холодная, неспокойная и темная. Все предметы наполнены тенями: черными, серыми и синими. Чашка, из которой я пью свой остывший чай, с каждой минутой становится все более плоской, как и все вокруг, существующее в неназванной скованности и напряжении. Мама моет посуду и из-за шума воды почти не слышен шум поезда за окном. Дедушка сидит напротив. У него бледные глаза и взгляд человека, медленно осознающего что, утратив весь мир, уже почти потерял себя. Он хочет говорить о вещах, но забывает как они называются, и я прерываю его на каждом слове, делая шумный глоток чая. Но в тот момент, когда он, глядя на скользящие по стенам блики, говорит: «Поезд?» - я ощущаю всю степень его отчаяния и меня захлестывает жалость. Я кладу свою руку поверх его руки и, глядя в его выцветающие, испуганные и влажные глаза, говорю: Да… Да! Это поезд, наверное это поезд, да… В этот момент мама бросает посуду в раковину и всхлипывая уносится прочь.
Чуть раньше мы идем с ней по ночной улице, и наши босые ноги утопают в мелком рассыпчатом снегу. На нам нет верхней одежды, но мы почти не чувствуем холода. У самого подъезда я как всегда немного останавливаюсь и смотрю в небо – оно все затянуто плотными облаками, лишь один его кусок остается незанятым и если вокруг – в лежащем на земле снеге и облаках, в сонных домах, деревьях и фонарях – гнездится тишина и мертвенный покой, то в этом куске черного неба, напротив, все чудесно и страшно неспокойно, все закручено водоворотом, все летит, все куда-то падает, - и снег, и звезды, и клочки облаков, и мысли, и чувства, когда смотришь в него так пристально, будто оттуда кто-то должен явиться… И в тот момент, когда я слышу гул приближающегося поезда, мама хватает меня за руку и тянет в подъезд.
Мы сидим в вагоне поезда, но в нем так же сумрачно, холодно и тихо, как в комнате и на улице до этого. Я говорю сестре: Ты просто не хочешь никуда ехать и потому делаешь вид, что не слышишь стука колес поезда, хотя мы уже сидим в купе.
Сестра отвечает: А ты очень хочешь куда-то уехать и потому делаешь вид, что что-то слышишь, хотя нет никакого стука колес, никакого купе и никакого поезда.
И я теряюсь, пытаясь сообразить кто из нас прав.
@темы: сны