В одной очень хорошей книге был эпизод: главному герою снится сон, будто бы к нему приходит Анубис и предлагает ему на раскрытой ладони зерна. И от того, какой выбор он сделает, примет от него этот дар или нет, будет зависеть вся его будущая жизнь. Он не принял.
Сегодня мне снился сон, в нем пока еще не было этого главного, большого выбора, но было уже сражение, внутреннее сражение и в этом сражении я как будто должна была бы принять сторону. А потом был один телефонный звонок, который перенес это сражение в плоскость и этой действительности…
А во сне я видела себя, стоящей перед умывальником с облезлыми и заплесневелыми золотыми ручками перед таким же старым и пыльным зеркалом. Вода не помогала, из носа у меня шла кровь, и я чувствовала ее вкус во рту. И подошел учитель с несчастным и злым лицом. Он звал войти в класс. И я чувствовала как ему невыносимо нужно отчего-то меня спасти. Тогда я повернулась к нему, и моя кровь закапала на пол и там, где падали капли, появлялось странное голубоватое свечение, кровь становилась похожей на ртуть, только мягче, и напоминала расплавленное серебро. И увидев это, он взял мою руку и хотел увести в класс, но не успел, потому что как только он это сделал, словно бы на запах крови, как приманенный близкой смертью стервятник, из-за угла узкого коридора выполз дракон. Его огромные кожистые крылья тяжело вздымались за спиной не в силах развернуться. Он был огромен и занимал почти все пространство коридора. Его когти оставляли длинные белые следы на мраморе пола и таяли, когда он делал очередной шаг. И я выпустила руку учителя и села на спину дракона, который замер передо мной опустив голову, словно бы я была его королевой. Дракон повез меня, медленно и величаво, распространяя вокруг себя какую-то мощную темную силу, потому что на самом деле это он был или только желал быть моим хозяином. А учитель остался, несчастный и злой, стоял и смотрел мне в спину с каким-то суеверным ужасом, обидой и печалью, смотрел долго и неотрывно, как могут смотреть только ушедшие. И я помню, что хотела протянуть ему руку, потому что ни один человек никогда еще не был так одинок как он в эту минуту. А протянула или нет – не помню. То ли сон оборвался, то ли это еще предстояло решить.
А в обед на работе, когда меня оставили в одиночестве мои коллеги, зазвонил телефон. Странный человек говорил со мной, и я чувствовала ту же темную силу в его мягком голосе, и, казалось, слышала звук напряженного трепета кожистых крыльев, и чем дольше он говорил, тем отчетливее я видела как теряется свет в его черных вертикальных зрачках.
А в конце разговора его мягкий голос вдруг стал злым и напряженным, хотя слова были по-прежнему мягкими и спокойными. И мы говорили так, будто бы оба знали, что в этом разговоре на самом деле больше смысла, чем в сплетении наших слов, что есть еще какой-то затаенный внутренний смысл.
Когда я положила трубку я почувствовала себя разбитой и уставшей, меня подташнивало и кружилась голова.
Потом пришел начальник и словно бы продолжил начатое. Крики и ругань – для профилактики. Из здания я вышла позже на пол часа, но как будто немного другой – уставшей, но не проигравшей в чем-то. В сумке у меня лежал сборник со случайно найденной статьей, в которой я слышала один знакомый и очень близкий и дорогой мне голос, в наушниках был Пикник, как всегда в последнее время, что-то внутри грел непроверенный слух о том, что он приезжает в Витебск. И я была счастлива каким-то особенным счастьем, каким наверное бывают счастливы нищие, у которых ничего нет и в то же время есть все.
Такие дела.
Сегодня мне снился сон, в нем пока еще не было этого главного, большого выбора, но было уже сражение, внутреннее сражение и в этом сражении я как будто должна была бы принять сторону. А потом был один телефонный звонок, который перенес это сражение в плоскость и этой действительности…
А во сне я видела себя, стоящей перед умывальником с облезлыми и заплесневелыми золотыми ручками перед таким же старым и пыльным зеркалом. Вода не помогала, из носа у меня шла кровь, и я чувствовала ее вкус во рту. И подошел учитель с несчастным и злым лицом. Он звал войти в класс. И я чувствовала как ему невыносимо нужно отчего-то меня спасти. Тогда я повернулась к нему, и моя кровь закапала на пол и там, где падали капли, появлялось странное голубоватое свечение, кровь становилась похожей на ртуть, только мягче, и напоминала расплавленное серебро. И увидев это, он взял мою руку и хотел увести в класс, но не успел, потому что как только он это сделал, словно бы на запах крови, как приманенный близкой смертью стервятник, из-за угла узкого коридора выполз дракон. Его огромные кожистые крылья тяжело вздымались за спиной не в силах развернуться. Он был огромен и занимал почти все пространство коридора. Его когти оставляли длинные белые следы на мраморе пола и таяли, когда он делал очередной шаг. И я выпустила руку учителя и села на спину дракона, который замер передо мной опустив голову, словно бы я была его королевой. Дракон повез меня, медленно и величаво, распространяя вокруг себя какую-то мощную темную силу, потому что на самом деле это он был или только желал быть моим хозяином. А учитель остался, несчастный и злой, стоял и смотрел мне в спину с каким-то суеверным ужасом, обидой и печалью, смотрел долго и неотрывно, как могут смотреть только ушедшие. И я помню, что хотела протянуть ему руку, потому что ни один человек никогда еще не был так одинок как он в эту минуту. А протянула или нет – не помню. То ли сон оборвался, то ли это еще предстояло решить.
А в обед на работе, когда меня оставили в одиночестве мои коллеги, зазвонил телефон. Странный человек говорил со мной, и я чувствовала ту же темную силу в его мягком голосе, и, казалось, слышала звук напряженного трепета кожистых крыльев, и чем дольше он говорил, тем отчетливее я видела как теряется свет в его черных вертикальных зрачках.
А в конце разговора его мягкий голос вдруг стал злым и напряженным, хотя слова были по-прежнему мягкими и спокойными. И мы говорили так, будто бы оба знали, что в этом разговоре на самом деле больше смысла, чем в сплетении наших слов, что есть еще какой-то затаенный внутренний смысл.
Когда я положила трубку я почувствовала себя разбитой и уставшей, меня подташнивало и кружилась голова.
Потом пришел начальник и словно бы продолжил начатое. Крики и ругань – для профилактики. Из здания я вышла позже на пол часа, но как будто немного другой – уставшей, но не проигравшей в чем-то. В сумке у меня лежал сборник со случайно найденной статьей, в которой я слышала один знакомый и очень близкий и дорогой мне голос, в наушниках был Пикник, как всегда в последнее время, что-то внутри грел непроверенный слух о том, что он приезжает в Витебск. И я была счастлива каким-то особенным счастьем, каким наверное бывают счастливы нищие, у которых ничего нет и в то же время есть все.
Такие дела.