Октябрь
У Колесникова есть друг. Зовут его Октябрь Борисович. Он весь какой-то хрупкий и вытянутый – вытянутая стройная фигура, вытянутые тонкие пальцы, и лицо вытянутое, будто с картины Эль Греко. В редкие дни, когда Колесникову приходится с ним обедать, он тоже чувствует себя слегка вытянувшимся и качающимся как тростник.
На самом деле Октябрь Борисович всегда казался ему похожим на Гамлета в исполнении И. Смоктуновского из того старого черно-белого фильма 1964-го года. В учебниках пишут, что 60-е были временем предчувствия великих перемен, рождением весеннего света. Трудно в это поверить, когда смотришь эту мрачную картину… Вспоминая друга, Колесников часто видит его как бы слушающим бродячих актеров, рассеянно стуча пальцами по кожаному барабанчику, или вытрясающим камушек из ботинка в то время как за ним стоит толпа с алебардами и мечами.
Кажется, он требует от себя слишком больших, глубоких, острых и непрерывных чувств. Но че-ловек не может испытывать их постоянно, он должен периодически «засыпать», потому что его внутреннее имеет определенный запас прочности, который время от времени требует восстановления. Но он не «засыпает» или точнее не делает этого бессознательно, как большинство из нас. Когда блекнут чувства остается его разум, словно тычущий в бок острием копья. Боль заторможенная, не сильная, но достаточная, что бы не позволить спокойно и до конца восстановить этот запас прочности. Он пытается сказать себе «я чувствую… нежность» и тут же, отстраняясь, ощущает, что нежность его совсем не такая нежная как должна бы быть… он пугается, но в ту же секунду приходит мысль, что должен был бы испугаться гораздо сильнее и глубже… а здесь и не страх, и не ужас вовсе, а так, лишь легкое подобие..
Но все-таки Октябрь, в отличие от Гамлета, часто обманывается чувствам других людей. Когда их общий знакомый говорит, что не может жить без своей сероглазой брюнетки, он как по-следний идиот действительно думает, что тот не забудет ее спустя неделю, месяц, год, десятилетие… Сам же он ни о ком не может сказать того же, должно быть поэтому считая себя недостаточным, неполным, пресным.
Когда Колесников читает это в его глазах, ему хочется, сомкнув запястья, заключить своего худого друга в кольце объятий, что бы шептать ему, что никогда не встречал человека, который бы умел так читать книги, так любить старые здания, так ждать, так обманываться, так сомневаться… что он оттого кажется себе меньшим, что мера у него более высокая. Но он никогда не говорил ему ничего подобного и никогда не скажет. Что делать… таков уж Колесников.
Истории, которые Колесников сочиняет перед сном
Вечерами перед сном Колесников всегда сочиняет истории. В них он ма-ленький мальчик, как в детстве играющий с ветром, наблюдающий за русалками и взятыми в драконий плен принцессами, ждущий послания от Мастера, споря-щий с карликом, воображающий знаки…
Когда Колесникова одолевает бессонница, он даже записывает свои истории на смятых нелинованных листах.
Он знает, что эти истории не стоят ничего и потому бесценны. Во всяком слу-чае, так ему кажется длинными темными ночами, наполненными неясными шо-рохами, отблесками и звуками.
Окно напротив
В американском кино, если главный герой законченный неудачник, напротив его квартиры всегда оказывается окно другой квартиры, в которой живет очень красивая, скромная и добрая девушка. По вечерам, под срывающееся на крики комментаторов бормотание бейсбола, с банкой пива и пакетиком чипсов (готовить-то неудачник совсем не умеет) герой наблюдает за ней, очаровывается, влюбляется, и жизнь его наполняется смыслом и теплом. Если повезет (а так почти всегда и случается), они встречаются и живут долго и счастливо.
Напротив квартиры Колесникова тоже есть окно. Однако, и утром, и днем шторы в нем плотно задернуты. Грешным делом Колесников уже стал подозревать, что обитатель квартиры – вам-пир, не терпящий солнечного света. Однажды, когда на душе у него было особенно пакостно, и он, в рассеянности, по привычке глядел на стянутые вместе шторы, воплощавшие, казалось, всю невыносимую сторону его жизни, они вдруг двинулись, снова замерли и, наконец, нерешительно поползли в сторону. Колесников, затаив дыхание, следовал глазами за открывающимся занавесом судьбы, сердце его будто бы опустили в холодный мед.
В темном проеме окна показалась гибкая серая тень, а следом за нею – вытянутая лысая голова. Похожий на черепаху старик, узловатыми руками не без усилия поднял на руки толстого дымчатого кота, бросил потухший взгляд на мокрую улицу и снова скрылся в своем нафталиновом мире.
Колесников даже почти улыбнулся.