Видела сегодня во сне своего преподавателя В.М. и снова уходящим от меня. Нас было четверо. Проводился какой-то эксперимент, целью которого было определить возможности скрытого влияния на наши души. Нам было предложено встать в ряд и, одев наушники, слушать определенную музыку. В наушниках играли The Beatles. Моих товарищей почему-то трясло как сумасшедших, и видно было, что больше всего в жизни они хотят снять свои наушники, мне же было даже приятно и по всему телу пробегали синие искры. Когда эксперимент закончился профессор, взглядом похожий на оккультиста, стал делать какие-то записи. Мне казалось, что я ему совсем не интересна, и он ведет себя так, будто бы я вовсе не участвовала в эксперименте. Это меня обижало и злило. В это время в комнату вошли какие-то люди, среди которых был и В.М.. Увидев меня, он махнул головой и, сказав профессору, что подождет его на улице, быстро вышел. Я обернулась назад и поняла, что комната, в которой мы находились, похожа на клетку и что сейчас она абсолютно пуста. Я побежала за ним следом, что бы объясниться во всем нерешенном и что бы узнать как он это сделал. На улице было светло, кругом колыхались пышные деревья, и было слышно, как пахнут их молодые клейкие листочки. В воздухе разливалась весна. Кругом были люди. Одни из них занимались спортом, другие гуляли по песочным дорожкам и наблюдали за ними, третьи рисовали как те, кто гуляет по дорожкам, наблюдает за спортсменами. Но В.М., разумеется, нигде уже не было видно.
понедельник, 20 апреля 2009
Наши имена
Его имя похоже на камень, который он несет перед собой на вытянутых руках, что бы, привязав к нему свою душу, бросить в бурлящий поток. Мое имя похоже на клетку, в которой я сижу и жду пока кто-то передаст мне напильник в свежеиспеченной булке хлеба. Однажды мы снимем свои имена, разломаем их в руках как полый тростник и зароем в корнях узловатого скрипящего дерева. Плоды его тогда станут горькими и твердыми как старая соль, мы же получим новые имена, созвучные солнцу, цветам и летнему ветру.
Дни молчания
Иногда в нашем доме, построенном на воздушных сваях, случаются дни молчания. Они складываются из дырявых мешков смеха, шумных разговоров, вырастающих из темного пива и сбежавших с соседских огородов гномов, игры в петанк, сидения в кресле-качалке, шатаемой ветром, фотографий и прочитанных чужим стихов... В такие дни я сильнее, чем когда-либо, чувствую, что пространство наполнено лишь им, и на всем лежит его взгляд, и во всем – его голос. Мне хочется написать ему письмо, что-то очень красивое и нежное, но я не могу собрать слов. А он бродит по окрестным лесам, тыкая в кочки мха узловатой палкой, и, замерев, слушает клекот щеглов.
Нас как всегда спасает небо. В тот удивительный час, когда на земле уже ночная синева, а над землей – огонь, облака кажутся совсем тонкими и темными. Ветер растягивает их как нотный стан, и мы оба слышим одну и ту же музыку. А потом ветер играет с ними, закручивает и расчесывает, рисуя в небе картину битвы: единорог и гигантская рыба застыли друг против друга в стремительном прыжке. Кажется, все вокруг них вихрится, а они несутся на встречу, что бы как два камня столкнуться и стереть друг друга в порошок, но все никак не сойдутся.
Мы смотрим на них, пока их силуэты не съедает ночная темнота, а потом, взявшись за руки, идем в дом. Целый вечер мы будем пить чай, и перед сном он прочтет мне новую главу из своего бесконечного алхимического трактата.
Его невероятные прогулки
Порой, когда я прихожу к нему в комнату, неся в подоле спелые лесные орехи и летние яблоки, откусив которые начинаешь видеть, его в ней нет. Только на столе лежит толстая книга, и ветер играет страницами, шелестит и смеется – попробуй, догадайся, где он. А мне и не нужно догадываться. Никто из тех, кого я знаю, не умеет читать книги, минуя слова и буквы, только он. Я знаю, что бы я ни говорила в эти минуты, он не прервет своего путешествия, зато вечером меня ждет удивительный рассказ о местах, где довелось побывать не многим. Я бы ревновала его к этим невероятным прогулкам, если бы в сердце моем не лежали не сказанные слова о том, что без меня они не имеют смысла. Такие маленькие обманы - это важно.
Его имя похоже на камень, который он несет перед собой на вытянутых руках, что бы, привязав к нему свою душу, бросить в бурлящий поток. Мое имя похоже на клетку, в которой я сижу и жду пока кто-то передаст мне напильник в свежеиспеченной булке хлеба. Однажды мы снимем свои имена, разломаем их в руках как полый тростник и зароем в корнях узловатого скрипящего дерева. Плоды его тогда станут горькими и твердыми как старая соль, мы же получим новые имена, созвучные солнцу, цветам и летнему ветру.
Дни молчания
Иногда в нашем доме, построенном на воздушных сваях, случаются дни молчания. Они складываются из дырявых мешков смеха, шумных разговоров, вырастающих из темного пива и сбежавших с соседских огородов гномов, игры в петанк, сидения в кресле-качалке, шатаемой ветром, фотографий и прочитанных чужим стихов... В такие дни я сильнее, чем когда-либо, чувствую, что пространство наполнено лишь им, и на всем лежит его взгляд, и во всем – его голос. Мне хочется написать ему письмо, что-то очень красивое и нежное, но я не могу собрать слов. А он бродит по окрестным лесам, тыкая в кочки мха узловатой палкой, и, замерев, слушает клекот щеглов.
Нас как всегда спасает небо. В тот удивительный час, когда на земле уже ночная синева, а над землей – огонь, облака кажутся совсем тонкими и темными. Ветер растягивает их как нотный стан, и мы оба слышим одну и ту же музыку. А потом ветер играет с ними, закручивает и расчесывает, рисуя в небе картину битвы: единорог и гигантская рыба застыли друг против друга в стремительном прыжке. Кажется, все вокруг них вихрится, а они несутся на встречу, что бы как два камня столкнуться и стереть друг друга в порошок, но все никак не сойдутся.
Мы смотрим на них, пока их силуэты не съедает ночная темнота, а потом, взявшись за руки, идем в дом. Целый вечер мы будем пить чай, и перед сном он прочтет мне новую главу из своего бесконечного алхимического трактата.
Его невероятные прогулки
Порой, когда я прихожу к нему в комнату, неся в подоле спелые лесные орехи и летние яблоки, откусив которые начинаешь видеть, его в ней нет. Только на столе лежит толстая книга, и ветер играет страницами, шелестит и смеется – попробуй, догадайся, где он. А мне и не нужно догадываться. Никто из тех, кого я знаю, не умеет читать книги, минуя слова и буквы, только он. Я знаю, что бы я ни говорила в эти минуты, он не прервет своего путешествия, зато вечером меня ждет удивительный рассказ о местах, где довелось побывать не многим. Я бы ревновала его к этим невероятным прогулкам, если бы в сердце моем не лежали не сказанные слова о том, что без меня они не имеют смысла. Такие маленькие обманы - это важно.
воскресенье, 19 апреля 2009
Ветерок
Все быстрее и быстрее, дальше и дальше, выше и выше… Легкий и игривый летел он над холодной гладью воды, оставляя на ней едва заметную рябь. Деревья протягивали к нему руки, травы склонялись к земле и мелко дрожали, когда он обтрясал на них вечернюю влагу с тонких гибких ветвей, одинокие дымки на горизонте смешивались с облаками и приветствовали его. Ветерок знал, что это дымки человеческих жилищ. Старик Северный Ветер не раз рассказывал ему, как видел людей в дни своей юности.
- Они обладают непостижимым даром всему давать имя, - дребезжал он тонкими острыми льдинками, - иногда они так похожи на нас, что, кажется, еще немного и станут нами, и тогда мы поймем, наконец, что заставляет нас нестись по свету, не зная откуда и куда, и почти не останавливаясь.
Родившись где-то в глубинах кристальных озер, ветерок, вдоволь наигравшись с волнами, очень скоро тоже почувствовал эту неистребимую жажду дороги. Долго летал он по долинам и холмам, среди лесов и пустошей, и не раз ему приходилось видеть людей издалека. И он понял, что им для того что бы жить нужно есть и спать, строить жилища и шить одежду. Как много вещей их ограничивает, - с тоской думал ветерок.
И вот одним туманным ранним утром, подгоняемый запахом наступающей с востока грозы, ветерок влетел в маленький тихий город, когда тот еще спал. Улицы были застывшими и пустыми, а дымки труб стояли подобно столбам, поддерживающим еще холодное мартовское небо. Он игриво свернул их спиралями, закрутил каруселью, нанизал на шпиль башенных часов и принялся носиться по мокрым улицам вверх-вниз, замирая в узких тупиках, что бы на мгновение прислушавшись, снова унестись куда-то дальше, на поиски людей. Он видел их окна, гулял за ручку с их бледными утренними снами, вдыхал аромат горячего чая с булочками, рассеивавшего сумерки ночи своим мягким упрямым теплом. Ему нравилось это место.
Светало. Фонари угасали за ненадобностью, люди торопливо покидали свои жилища и шли куда-то по неотложным делам. Ночные мысли постепенно уступали место дневным, сны растворялись в воздухе, словно бы их никогда и не было, но зато возникали четкие и не очень планы.
Город В.
В одной стране, похожей на забытый среди книжных страниц счастливый листочек трилистника, есть один город. Правда, это только так говорится, что город этот есть… на самом же деле никто в точности, не знает так ли это. Ведь глагол «есть» - атрибут настоящего времени, а настоящее в этом городе настолько размерено и привычно, что трудно сказать, где заканчивается сегодня, и начинается завтра. Быть может этот город есть, быть может еще только будет или, напротив, уже был когда-то… Поэтому не удивительно, что дома, мостовые, лавки старьевщиков, парикмахерские, изогнутые улицы, на которых теснятся засиженные голубями бронзовые памятники, темные кофейни, брызгающий жалкими красками рынок, зубчатые городские стены, красные пожарные машины и даже дом самого мэра – кажутся составленными словно бы из каких-то летучих пузырьков – махни рукой и все в мановение ока исчезнет. Настоящее в нем непрочно, будущее размыто и неопределенно, прошлое точно также не кажется раз и навсегда установленной картиной, но оно все же придает жителям Города хоть какое-то основание.
И живет в том городе один человек. Не то что бы он действительно живет там совсем один. На самом деле в городе, конечно, есть и другие люди, которые живут как пчелы в улье бок о бок с другими людьми, и этот человек точно также живет бок о бок рядом с ними. У человека есть дом, работа и хобби, друзья и недруги, проблемы и разочарования, горькая потеря и страстная мечта, важные планы и таящиеся в самой глубине постыдные желания, у него даже есть собака и вечно ворчащая тетушка. Но человеку все равно чего-то не хватает. Зовут этого человека Марк. Фамилия его - Колесников.
Иногда, когда на него нападает какое-то неясное чувство, Колесникова можно встретить разгуливающим по улицам, давно уже стершимся из памяти Города, как морщины с внезапно помолодевшего лица. Он пристально рассматривает исчезнувшие картины, слушает отзвучавшие разговоры или в волнении смотрит спектакли, играющие в которых актеры столетиями покоятся в тихих печальных местах.
И вот в одном городе, в одно дождливое утро один человек как обычно сбежал по влажным ступеням, уклоняясь от летящих с крыши капель, перешел дорогу, быстро пересек небольшую туманную площадь, спугнув пивших из мутной лужи голубей, и остановился на пороге влажного парка. Он ждал свою тетушку. Колесников широкой грудью вдохнул в себя холодную резкость осеннего воздуха и запрокинув голову посмотрел прямо в лицо несущему облака ветру.
И тут ему показалось, почудилось, вообразилось, представилось, что ветерок легкой тенью лег к нему на плечи, отвернул ворот пальто, погладил по голове и остался с ним в таком положении, сладко холодя в сердце и заставляя то и дело пробегать по спине мурашки. Весь день Колесников и его тетушка ходили по магазинам, а вечером он пришел домой и принес с собой на плечах легкий и игривый ветерок. Долго еще ветерок жил в его доме, дуя ему в лицо, принося сны, нашептывая по вечерам свою маленькую историю так, что Колеснико однажды просто увидел, как видел он давно стершиеся улицы города или сыгранные годы назад спектакли, узкую равнину с полоской темного леса, холмы, маленькое озеро и две тонкие башни, башни на меридиане...
Все быстрее и быстрее, дальше и дальше, выше и выше… Легкий и игривый летел он над холодной гладью воды, оставляя на ней едва заметную рябь. Деревья протягивали к нему руки, травы склонялись к земле и мелко дрожали, когда он обтрясал на них вечернюю влагу с тонких гибких ветвей, одинокие дымки на горизонте смешивались с облаками и приветствовали его. Ветерок знал, что это дымки человеческих жилищ. Старик Северный Ветер не раз рассказывал ему, как видел людей в дни своей юности.
- Они обладают непостижимым даром всему давать имя, - дребезжал он тонкими острыми льдинками, - иногда они так похожи на нас, что, кажется, еще немного и станут нами, и тогда мы поймем, наконец, что заставляет нас нестись по свету, не зная откуда и куда, и почти не останавливаясь.
Родившись где-то в глубинах кристальных озер, ветерок, вдоволь наигравшись с волнами, очень скоро тоже почувствовал эту неистребимую жажду дороги. Долго летал он по долинам и холмам, среди лесов и пустошей, и не раз ему приходилось видеть людей издалека. И он понял, что им для того что бы жить нужно есть и спать, строить жилища и шить одежду. Как много вещей их ограничивает, - с тоской думал ветерок.
И вот одним туманным ранним утром, подгоняемый запахом наступающей с востока грозы, ветерок влетел в маленький тихий город, когда тот еще спал. Улицы были застывшими и пустыми, а дымки труб стояли подобно столбам, поддерживающим еще холодное мартовское небо. Он игриво свернул их спиралями, закрутил каруселью, нанизал на шпиль башенных часов и принялся носиться по мокрым улицам вверх-вниз, замирая в узких тупиках, что бы на мгновение прислушавшись, снова унестись куда-то дальше, на поиски людей. Он видел их окна, гулял за ручку с их бледными утренними снами, вдыхал аромат горячего чая с булочками, рассеивавшего сумерки ночи своим мягким упрямым теплом. Ему нравилось это место.
Светало. Фонари угасали за ненадобностью, люди торопливо покидали свои жилища и шли куда-то по неотложным делам. Ночные мысли постепенно уступали место дневным, сны растворялись в воздухе, словно бы их никогда и не было, но зато возникали четкие и не очень планы.
Город В.
В одной стране, похожей на забытый среди книжных страниц счастливый листочек трилистника, есть один город. Правда, это только так говорится, что город этот есть… на самом же деле никто в точности, не знает так ли это. Ведь глагол «есть» - атрибут настоящего времени, а настоящее в этом городе настолько размерено и привычно, что трудно сказать, где заканчивается сегодня, и начинается завтра. Быть может этот город есть, быть может еще только будет или, напротив, уже был когда-то… Поэтому не удивительно, что дома, мостовые, лавки старьевщиков, парикмахерские, изогнутые улицы, на которых теснятся засиженные голубями бронзовые памятники, темные кофейни, брызгающий жалкими красками рынок, зубчатые городские стены, красные пожарные машины и даже дом самого мэра – кажутся составленными словно бы из каких-то летучих пузырьков – махни рукой и все в мановение ока исчезнет. Настоящее в нем непрочно, будущее размыто и неопределенно, прошлое точно также не кажется раз и навсегда установленной картиной, но оно все же придает жителям Города хоть какое-то основание.
И живет в том городе один человек. Не то что бы он действительно живет там совсем один. На самом деле в городе, конечно, есть и другие люди, которые живут как пчелы в улье бок о бок с другими людьми, и этот человек точно также живет бок о бок рядом с ними. У человека есть дом, работа и хобби, друзья и недруги, проблемы и разочарования, горькая потеря и страстная мечта, важные планы и таящиеся в самой глубине постыдные желания, у него даже есть собака и вечно ворчащая тетушка. Но человеку все равно чего-то не хватает. Зовут этого человека Марк. Фамилия его - Колесников.
Иногда, когда на него нападает какое-то неясное чувство, Колесникова можно встретить разгуливающим по улицам, давно уже стершимся из памяти Города, как морщины с внезапно помолодевшего лица. Он пристально рассматривает исчезнувшие картины, слушает отзвучавшие разговоры или в волнении смотрит спектакли, играющие в которых актеры столетиями покоятся в тихих печальных местах.
И вот в одном городе, в одно дождливое утро один человек как обычно сбежал по влажным ступеням, уклоняясь от летящих с крыши капель, перешел дорогу, быстро пересек небольшую туманную площадь, спугнув пивших из мутной лужи голубей, и остановился на пороге влажного парка. Он ждал свою тетушку. Колесников широкой грудью вдохнул в себя холодную резкость осеннего воздуха и запрокинув голову посмотрел прямо в лицо несущему облака ветру.
И тут ему показалось, почудилось, вообразилось, представилось, что ветерок легкой тенью лег к нему на плечи, отвернул ворот пальто, погладил по голове и остался с ним в таком положении, сладко холодя в сердце и заставляя то и дело пробегать по спине мурашки. Весь день Колесников и его тетушка ходили по магазинам, а вечером он пришел домой и принес с собой на плечах легкий и игривый ветерок. Долго еще ветерок жил в его доме, дуя ему в лицо, принося сны, нашептывая по вечерам свою маленькую историю так, что Колеснико однажды просто увидел, как видел он давно стершиеся улицы города или сыгранные годы назад спектакли, узкую равнину с полоской темного леса, холмы, маленькое озеро и две тонкие башни, башни на меридиане...
Влетел в окно, прижался к сердцу Ветер, объял дыханьем нежным, одиноким, шепча невинно, словно ласки дети, пылающие подозреньем щеки словами остужая будто чай:
Нет, не придет, не скажет, не обнимет… - запутано в чужих уроках сердце и медленно как уголь тлея стынет… Ей страшно от незнания тебя… Когда в твоей квартире ждут таясь в тени углов рыча, скребясь и плача, опасные как нож в дурных руках, отчаянные злые нелюбови… с ней только я один… и сумрачный покой едва колышет розы, схороненные заживо в горшках с сухой землей, стоящих на всех окнах в ее доме. Ни ураганом, рвущим флаги, шляпы, лица и черепицу с крыш, ни легким ожиданьем поцелуя на цыпочках со сладким замираньем не возвращаюсь я, не истязаю больше, ношусь бесцельно только вверх и вниз, клочками от афиш кружа в тиши ночной… лететь бы по пустыням, гнать песок горячий, с колючками кустарников мешая, и взгляд ее нести, чтоб даль… за далью – даль… и все открыто, и ничто не нужно… минута за минутой, день за днем. Есть окна, дневники и зеркала, и ей смотреть в колодцы глаз не ново, кидая камушки немых вопросов снова… и снова… вдруг блеснет со дна, вдруг из воды поднимется огонь? Тому четыре года – пылающие опозданьем, морозом, похвалой случайной щеки, блестящий взгляд, от узнаванья робкий, тревожная дрожащая улыбка, счастливая от страха потерять звезду, блеснувшую в колодце глаз другого… Как ей посметь принять, когда она готова лишь терять всегда? Пусть будет так – не сказанное слово сорвется с губ и в небо унесется, оставив слабый отблеск, что бы ты, в который раз стирая взгляд о тьму, как грифель мягкий о наждачный лист, на миг увидел в ней свою мечту, которой нет, и стал силен и чист, свободен и красив… Так кто? Зачем? Куда? И для кого же роза, схороненная заживо, цветет в горшке с сухой землей?
И зашуршал, страницы книг листая, которые так пристально читала, склонясь над ними дивная та Ночь.
Нет, не придет, не скажет, не обнимет… - запутано в чужих уроках сердце и медленно как уголь тлея стынет… Ей страшно от незнания тебя… Когда в твоей квартире ждут таясь в тени углов рыча, скребясь и плача, опасные как нож в дурных руках, отчаянные злые нелюбови… с ней только я один… и сумрачный покой едва колышет розы, схороненные заживо в горшках с сухой землей, стоящих на всех окнах в ее доме. Ни ураганом, рвущим флаги, шляпы, лица и черепицу с крыш, ни легким ожиданьем поцелуя на цыпочках со сладким замираньем не возвращаюсь я, не истязаю больше, ношусь бесцельно только вверх и вниз, клочками от афиш кружа в тиши ночной… лететь бы по пустыням, гнать песок горячий, с колючками кустарников мешая, и взгляд ее нести, чтоб даль… за далью – даль… и все открыто, и ничто не нужно… минута за минутой, день за днем. Есть окна, дневники и зеркала, и ей смотреть в колодцы глаз не ново, кидая камушки немых вопросов снова… и снова… вдруг блеснет со дна, вдруг из воды поднимется огонь? Тому четыре года – пылающие опозданьем, морозом, похвалой случайной щеки, блестящий взгляд, от узнаванья робкий, тревожная дрожащая улыбка, счастливая от страха потерять звезду, блеснувшую в колодце глаз другого… Как ей посметь принять, когда она готова лишь терять всегда? Пусть будет так – не сказанное слово сорвется с губ и в небо унесется, оставив слабый отблеск, что бы ты, в который раз стирая взгляд о тьму, как грифель мягкий о наждачный лист, на миг увидел в ней свою мечту, которой нет, и стал силен и чист, свободен и красив… Так кто? Зачем? Куда? И для кого же роза, схороненная заживо, цветет в горшке с сухой землей?
И зашуршал, страницы книг листая, которые так пристально читала, склонясь над ними дивная та Ночь.
суббота, 18 апреля 2009
Снится, что я в своей постели, а за окном воет ветер. Скрипят половицы и слышны неясные шорохи - это родители ходят на цыпочках и переговариваются вполголоса.
- Что-то с ней не так.. я читал прошлые и они казались почти нормальными, но эти последние пять.. это какая-то болезнь.
- Ну что ты такое говоришь...
- Я знаю что говорю, вот посмотри..
Я слышу как отец подходит к окну и копошится в каком-то тайнике. Потом он достает оттуда мой старый блокнот со стихами и кладет его на стол.
- Открой.
Мама смотрит и застывает приложив руку ко рту. Я незаметно открываю правый глаз и вижу, что вместо страниц там ворох таблеток и игл. Они забирают похожий на аптечку блокнот и уходят. Дверь в их комнату щелкает, но я продолжаю слышать их приглушенные голоса.
Встаю и подхожу к окну - зима, ночь, метель бросается в темные окна дома напротив, единственный фонарь уворачивается от ветра и дребезжит. На мне длинная белая ночная рубашка и я отчего-то вспоминаю о Питере Пене. Створка окна оказывается не запертой, я тяну ее на себя что бы вздохнуть чистого воздуха и в комнату врывается стая снежинок. Они кружатся вокруг меня и как волшебная пыль делают невесомой, подхватывают и поднимают над землей, выносят в окно. И вот уже я лечу над городом мимо погасших окон, над пустой дорогой, над стоянкой машин. Такая темная, строгая, тихая, безлюдная, снежная ночь. На крыше одной машины наклеена пальма, она почти закрыта снегом, но я вдруг понимаю, что все это - только сон-воспоминание, на самом деле я никогда больше не увижу снега, потому что я давно уже живу в Африке.
Я снова открываю глаза и белое и сине-черное сменяется охристо-желтым и коричневым. Я лежу на коровьих шкурах в маленьком глиняном домике, а надо мной висят метелки сухой скрученной паприки и еще какие-то острые хрупкие ветки. Я слышу как кто-то стучит полой палкой у входа и зовет меня на неизвестном языке. Выхожу из домика, а там уже все готово - на длинном плоском камне разложены травы, корешки, деревянные ножи и крепкие маленькие камни. Я начинаю резать, стирать в порошок, перемалывать, настаивать. Солнце клонится к закату, но все равно жарко. Прядь волос падает мне на лицо, и в этот момент я понимаю, что все это лишь сон. Я продолжаю смотреть вдаль, за горизонт где оранжевый шар медленно опускается в группу плоских неподвижных акаций, но уже чувствую себя снова в своей постели. Кот подкрадывается ко мне сзади и копошится за моей спиной, переступает мягкими лапками через меня и тыкается носом в щеку. Мне хочется погладить его, но в этот момент я понимаю, что его усыпили несколько лет назад и его нет. Я открываю глаза и как бы просыпаюсь снова.
- Что-то с ней не так.. я читал прошлые и они казались почти нормальными, но эти последние пять.. это какая-то болезнь.
- Ну что ты такое говоришь...
- Я знаю что говорю, вот посмотри..
Я слышу как отец подходит к окну и копошится в каком-то тайнике. Потом он достает оттуда мой старый блокнот со стихами и кладет его на стол.
- Открой.
Мама смотрит и застывает приложив руку ко рту. Я незаметно открываю правый глаз и вижу, что вместо страниц там ворох таблеток и игл. Они забирают похожий на аптечку блокнот и уходят. Дверь в их комнату щелкает, но я продолжаю слышать их приглушенные голоса.
Встаю и подхожу к окну - зима, ночь, метель бросается в темные окна дома напротив, единственный фонарь уворачивается от ветра и дребезжит. На мне длинная белая ночная рубашка и я отчего-то вспоминаю о Питере Пене. Створка окна оказывается не запертой, я тяну ее на себя что бы вздохнуть чистого воздуха и в комнату врывается стая снежинок. Они кружатся вокруг меня и как волшебная пыль делают невесомой, подхватывают и поднимают над землей, выносят в окно. И вот уже я лечу над городом мимо погасших окон, над пустой дорогой, над стоянкой машин. Такая темная, строгая, тихая, безлюдная, снежная ночь. На крыше одной машины наклеена пальма, она почти закрыта снегом, но я вдруг понимаю, что все это - только сон-воспоминание, на самом деле я никогда больше не увижу снега, потому что я давно уже живу в Африке.
Я снова открываю глаза и белое и сине-черное сменяется охристо-желтым и коричневым. Я лежу на коровьих шкурах в маленьком глиняном домике, а надо мной висят метелки сухой скрученной паприки и еще какие-то острые хрупкие ветки. Я слышу как кто-то стучит полой палкой у входа и зовет меня на неизвестном языке. Выхожу из домика, а там уже все готово - на длинном плоском камне разложены травы, корешки, деревянные ножи и крепкие маленькие камни. Я начинаю резать, стирать в порошок, перемалывать, настаивать. Солнце клонится к закату, но все равно жарко. Прядь волос падает мне на лицо, и в этот момент я понимаю, что все это лишь сон. Я продолжаю смотреть вдаль, за горизонт где оранжевый шар медленно опускается в группу плоских неподвижных акаций, но уже чувствую себя снова в своей постели. Кот подкрадывается ко мне сзади и копошится за моей спиной, переступает мягкими лапками через меня и тыкается носом в щеку. Мне хочется погладить его, но в этот момент я понимаю, что его усыпили несколько лет назад и его нет. Я открываю глаза и как бы просыпаюсь снова.
пятница, 17 апреля 2009
Только что с концерта.. хороший был, веселый и милый день. До сих пор из головы не выходит "Аквариум ищет Ру")))
А в поезде снился Б.Г. Он взял меня за руку и перевел из одного зала в другой, что бы слушать музыку. Рука у него была сильная, мягкая и теплая. А потом мы все, зрители и группа, сидели на каких-то небесных балках, среди клубящихся светом облаков, пропитанных синими сумерками.. Вокруг нас кружил ветер, а под ногами далеко на земле горели огни. Было что-то вроде конференции - и ответы и вопросы в ней были такими же невесомыми, искрящимися и легкими, как все окружающее нас пространство.
Осталось чуть больше часа до работы... но хочется посмотреть наконец попавший в мои руки «The Nightmare Before Christmas» ).
А в поезде снился Б.Г. Он взял меня за руку и перевел из одного зала в другой, что бы слушать музыку. Рука у него была сильная, мягкая и теплая. А потом мы все, зрители и группа, сидели на каких-то небесных балках, среди клубящихся светом облаков, пропитанных синими сумерками.. Вокруг нас кружил ветер, а под ногами далеко на земле горели огни. Было что-то вроде конференции - и ответы и вопросы в ней были такими же невесомыми, искрящимися и легкими, как все окружающее нас пространство.
Осталось чуть больше часа до работы... но хочется посмотреть наконец попавший в мои руки «The Nightmare Before Christmas» ).
среда, 15 апреля 2009
Сегодняшний день - важные вещи:
1. R... я начинаю все сильнее влюбляться в этого человека. Я не знаю как об этом еще говорить. Он просто удивительный и родной какой-то.
2. В.М. Еще одна случайная встреча. Встреча, возможность которой я почувствовала примерно за 2 км. до того, как она произошла.. совсем как когда-то. Мы шли с сыном Дракона, я дала ему один наушник, мы слушали боба Дилана. Он утверждал, что музыка нудная и пытался спеть под нее какую-то белую стрекозу... Мне было неловко и в то же время как-то по-идиотски, из отчаяния и неприязни весело. И подходя к переходу я посмотрела туда, ожидая его увидеть и увидела. И он увидел меня. Удивительно, что пошел мне вроде как наперерез, и прошел совсем рядом, так близко.. но проходя мимо снял свои очки, потирая переносицу будто нарочно что бы не видеть меня.. будто бы этим жестом хотел сказать, что не хочет... то ли я параноик, то ли это действительно так...
Всякий раз когда я вот так встречаю его на улице я думаю, что если не поговорю с ним в итоге, если не выясню всех причин, всех вопросов, буду всю жизнь носить на себе свою неизвестную вину и ощущение предательства.
1. R... я начинаю все сильнее влюбляться в этого человека. Я не знаю как об этом еще говорить. Он просто удивительный и родной какой-то.
2. В.М. Еще одна случайная встреча. Встреча, возможность которой я почувствовала примерно за 2 км. до того, как она произошла.. совсем как когда-то. Мы шли с сыном Дракона, я дала ему один наушник, мы слушали боба Дилана. Он утверждал, что музыка нудная и пытался спеть под нее какую-то белую стрекозу... Мне было неловко и в то же время как-то по-идиотски, из отчаяния и неприязни весело. И подходя к переходу я посмотрела туда, ожидая его увидеть и увидела. И он увидел меня. Удивительно, что пошел мне вроде как наперерез, и прошел совсем рядом, так близко.. но проходя мимо снял свои очки, потирая переносицу будто нарочно что бы не видеть меня.. будто бы этим жестом хотел сказать, что не хочет... то ли я параноик, то ли это действительно так...
Всякий раз когда я вот так встречаю его на улице я думаю, что если не поговорю с ним в итоге, если не выясню всех причин, всех вопросов, буду всю жизнь носить на себе свою неизвестную вину и ощущение предательства.
вторник, 14 апреля 2009
Вам дует? У Вас сквозняк?
Ветер сквозь сердце летает?
Если сойдутся два сквозняка,
Что с ними станет?
Может друг в друге они задохнутся,
Лбами столкнувшись?
Может в один ураган сольются,
Всласть развернувшись?
Будут деревья ломаться как ветки,
травы расти перестанут,
Только они кружить в своей клетке
В жизнь не устанут.
Если сойдутся два сквозняка
И не разлетятся,
Может коснутся друг друга слегка?
Может огнем разгорятся?
Ветер сквозь сердце летает?
Если сойдутся два сквозняка,
Что с ними станет?
Может друг в друге они задохнутся,
Лбами столкнувшись?
Может в один ураган сольются,
Всласть развернувшись?
Будут деревья ломаться как ветки,
травы расти перестанут,
Только они кружить в своей клетке
В жизнь не устанут.
Если сойдутся два сквозняка
И не разлетятся,
Может коснутся друг друга слегка?
Может огнем разгорятся?
21:47
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
08.04.2009 в 16:05
Пишет Писатель одной книги:Глава двадцать восьмая про веру, о которой иногда необходимо помнить
”Улитка , зачем ты ползёшь на дерево, ведь там нет вишен?”
А она в ответ: ”Доползу - будут”.
URL записи”Улитка , зачем ты ползёшь на дерево, ведь там нет вишен?”
А она в ответ: ”Доползу - будут”.
понедельник, 13 апреля 2009
Вот в коем-то веке тест наконец выдал мне хоть какой-то результат, да и то такой... неутешительный. А впрочем многое, кажется, совпадает.
|
Вам хочет присниться сон про пустыню.
воскресенье, 12 апреля 2009
Почему-то я давно уже этого не делала - не сидела перед окном, наблюдая за дорогой и окнами дома напротив. Так странно было, будто заворачиваясь в тонкое-тонкое покрывало из нежности и внутренней успокоенности, снова сидеть и отмечать про себя, что человек на пятом этаже все-таки купил шторы и я теперь не вижу его телевизора, на втором этаже - опять танцы, а мужчина с седьмого все также выходит на балкон покурить и стоит там долго-долго, свесив руки вниз, несмотря на срывающиеся с жестяной крыши капли.. смотреть как три окна, расположенные друг над другом, мерцают точно в такт - значит хозяева смотрят по телевизору одну и ту же программу, ощущать шаг одиноко бредущего по мокрому асфальту мужчины и дрожание под его ногами дороги когда совсем рядом проезжает самосвал, искать однажды явившуюся тень на торце другого дома.. будто возвращение ко мне той, только немного другое, немножко извне, немножко с другим осознанием совершенных мгновений и того, что к ним приводит...
Нашла случайно среди почти удаленных документов свой прошлый сон. Оставляю здесь что бы снова не потерять.
Была ночь. Нас было много – десятков пять или семь, точное число никого не интересовало. На всех были серо-черные костюмы, как будто тот, кто облачил нас в них, специально хотел, что бы мы окончательно слились с окружающей ночью. А мы итак были с ней схожи, ведь все мы были тенями… Из плоти и крови – но все же тени…
Это было исключительно большое и темное сооружение, похожее на теплицу, вершина которой терялась далеко наверху в вязкой темноте. А перед нами насколько хватало глаза – нагромождение серых ящиков, уложенных причудливым узором лабиринта, редкие вялые и пыльные растения в дубовых кадках, тусклые свечи, поддерживаемые серебряными подставками в виде сплетенных рук, и далеко-далеко, почти на уровне ощущений – стены этой огромной теплицы – справа, слева, сзади и впереди, даже вверху и внизу, окружали нас словно бы мы были странными безголосыми и чешуйчатыми рыбами в этом гигантском аквариуме. И Голос сказал нам – любыми путями вы должны добраться первыми до конца этого лабиринта, первыми – иначе погибните.. И как мы шли.. в каждой тени нам виделись глаза нашего страха, в каждом силуэте мы искали только врага и бросались на него, и расчищали себе путь к спасению… Многие стекла стен, потемневшие от времени и наших мыслей, окрашивались кровью.
Ночь окончательно вошла в свои права, когда мы завершили свой путь и оказались в большом зале у самого края лабиринта. Теперь нас было не более десяти. Посреди зала стоял, выхваченный из окружающей темноты пляшущими отблесками свечей, стол, накрытый пожелтевшей ветхой скатертью, на котором стояли графины с алым вином и викторианские бокалы на серебряных ножках. Каждый занял свое место страшась и ликуя, что испытание подошло к концу.
Голос, медленный и тяжелый как сдавливающий в воде насмерть камень, указал на бокалы из потемневшего хрусталя. Вино было густым и сладковатым на вкус. Мы выпили и замерли напряженно как струны, в которые вот-вот ударит гусляр: всех одновременно пронзило одно и то же предчувствие. И в ту же секунду повинуясь общему инстинкту, как звери на пружинистых лапах, мы отпрянули от стола, опрокидывая стулья, заливая пожелтевшие скатерти красным, бледные и переломленные страхом. Но было уже поздно. Стеклянные стены взорвались, и острые осколки посыпались вниз, укрывая собой стол, впиваясь в кожу, путаясь в волосах. Простирая руки вперед мы пытались заслониться, остановить, замедлить смертельный танец… Черные, в масках с прорезями, c горящими глазами, полулюди прыгают вниз. У каждого – кинжал, не знающий промаха, острый как сомнение, жадный и пьяный как одиночка не знающий ласк. И каждый найдет чье-то сердце и пронзит его острым холодящим поцелуем.
Он хватает меня за предплечье и смотрит в глаза. Затянутая в ткань рука похожа на железные щипцы. Чувствую как сталь скрежещет о ребра. Все кругом смято, темнеет, гаснет.
Была ночь. Нас было много – десятков пять или семь, точное число никого не интересовало. На всех были серо-черные костюмы, как будто тот, кто облачил нас в них, специально хотел, что бы мы окончательно слились с окружающей ночью. А мы итак были с ней схожи, ведь все мы были тенями… Из плоти и крови – но все же тени…
Это было исключительно большое и темное сооружение, похожее на теплицу, вершина которой терялась далеко наверху в вязкой темноте. А перед нами насколько хватало глаза – нагромождение серых ящиков, уложенных причудливым узором лабиринта, редкие вялые и пыльные растения в дубовых кадках, тусклые свечи, поддерживаемые серебряными подставками в виде сплетенных рук, и далеко-далеко, почти на уровне ощущений – стены этой огромной теплицы – справа, слева, сзади и впереди, даже вверху и внизу, окружали нас словно бы мы были странными безголосыми и чешуйчатыми рыбами в этом гигантском аквариуме. И Голос сказал нам – любыми путями вы должны добраться первыми до конца этого лабиринта, первыми – иначе погибните.. И как мы шли.. в каждой тени нам виделись глаза нашего страха, в каждом силуэте мы искали только врага и бросались на него, и расчищали себе путь к спасению… Многие стекла стен, потемневшие от времени и наших мыслей, окрашивались кровью.
Ночь окончательно вошла в свои права, когда мы завершили свой путь и оказались в большом зале у самого края лабиринта. Теперь нас было не более десяти. Посреди зала стоял, выхваченный из окружающей темноты пляшущими отблесками свечей, стол, накрытый пожелтевшей ветхой скатертью, на котором стояли графины с алым вином и викторианские бокалы на серебряных ножках. Каждый занял свое место страшась и ликуя, что испытание подошло к концу.
Голос, медленный и тяжелый как сдавливающий в воде насмерть камень, указал на бокалы из потемневшего хрусталя. Вино было густым и сладковатым на вкус. Мы выпили и замерли напряженно как струны, в которые вот-вот ударит гусляр: всех одновременно пронзило одно и то же предчувствие. И в ту же секунду повинуясь общему инстинкту, как звери на пружинистых лапах, мы отпрянули от стола, опрокидывая стулья, заливая пожелтевшие скатерти красным, бледные и переломленные страхом. Но было уже поздно. Стеклянные стены взорвались, и острые осколки посыпались вниз, укрывая собой стол, впиваясь в кожу, путаясь в волосах. Простирая руки вперед мы пытались заслониться, остановить, замедлить смертельный танец… Черные, в масках с прорезями, c горящими глазами, полулюди прыгают вниз. У каждого – кинжал, не знающий промаха, острый как сомнение, жадный и пьяный как одиночка не знающий ласк. И каждый найдет чье-то сердце и пронзит его острым холодящим поцелуем.
Он хватает меня за предплечье и смотрит в глаза. Затянутая в ткань рука похожа на железные щипцы. Чувствую как сталь скрежещет о ребра. Все кругом смято, темнеет, гаснет.
Одно из двух
Одно из двух, одно из двух
И в голове кружится пух,
И напряженно остр слух,
но нет ответа, нет ответа
Душа моя стоит раздета
Побита будет или спета? -
Одно из двух, одно из двух...
Вот свет потух, и голос стух,
Дрожит внутри как у старух,
Но нет ответа, нет ответа
И камнем смеха не задета
И песней сладкой не воздета
Стою и жду одно из двух...
Одно из двух... одно из двух...
Оставь, зачем тебе?
Не знающий себя,
Потерянный ребенок
Оставь свои слова
Зачем тебе стихи?
Кружится голова
И голос слаб и тонок
И в каждой рифме - мел
И в каждой фразе - дождь...
Забей последний гвоздь
покушай и ляг спать
На что теперь смотреть?
Отправь все на торги...
Зачем твоя весна,
Зачем звук из колонок,
Раз в каждой мысли - пыль,
Раз в каждом деле - дрянь?..
В болезни совсем рядом
я видела вчера твой портрет
В духе фантастического реализма
нет, нет, нет,
Это просто горячка,
Проявление известного дуализма:
незакрытого окна и хлопающей двери...
нужно было лежать в постели,
пить чай с мелиссой,
смотреть "доктор Хаус",
есть малиновое варенье...
главное - без напряженья.
но в голове такой хаос -
каждая мысль хочет актриссой
среди гардеробщиц смотреться...
отравлена неизвестным ядом -
горячка,а не могу согреться...
Тут что-то томящее рядом,
как пятна на солнечном диске..
рядом.. совсем рядом... так близко..
Отодвиньте засов
Много слов, стены слов
отодвиньте засов,
Резко, мощно, стремительно
Неуважительно
что бы ржа посыпалась,
Что бы дверь рассыпалась,
Что бы боль развеялась,
Что бы я доверилась
утомительный день,
и не снятая с глаз
пелена душит нежно
как сладкий газ
Посмотрите в меня
Хоть еще один раз
Что бы все отразилось,
Что бы сердце томилось,
Что бы в крошку разбилось
но забилось, забилось...
Много слов, стены слов
отодвиньте засов,
отодвиньте засов,
отодвиньте засов...
Грущу о цветах ущелья
Лишь радости руки качают -
Тоска загоняет в гроб
Грущу о цветах ущелья,
Во всем ежечасно мельчая
Легко, когда так одинок -
Прохладною нежностью полный
Без весел качают волны,
Несут бумажный челнок...
Одно из двух, одно из двух
И в голове кружится пух,
И напряженно остр слух,
но нет ответа, нет ответа
Душа моя стоит раздета
Побита будет или спета? -
Одно из двух, одно из двух...
Вот свет потух, и голос стух,
Дрожит внутри как у старух,
Но нет ответа, нет ответа
И камнем смеха не задета
И песней сладкой не воздета
Стою и жду одно из двух...
Одно из двух... одно из двух...
Оставь, зачем тебе?
Не знающий себя,
Потерянный ребенок
Оставь свои слова
Зачем тебе стихи?
Кружится голова
И голос слаб и тонок
И в каждой рифме - мел
И в каждой фразе - дождь...
Забей последний гвоздь
покушай и ляг спать
На что теперь смотреть?
Отправь все на торги...
Зачем твоя весна,
Зачем звук из колонок,
Раз в каждой мысли - пыль,
Раз в каждом деле - дрянь?..
В болезни совсем рядом
я видела вчера твой портрет
В духе фантастического реализма
нет, нет, нет,
Это просто горячка,
Проявление известного дуализма:
незакрытого окна и хлопающей двери...
нужно было лежать в постели,
пить чай с мелиссой,
смотреть "доктор Хаус",
есть малиновое варенье...
главное - без напряженья.
но в голове такой хаос -
каждая мысль хочет актриссой
среди гардеробщиц смотреться...
отравлена неизвестным ядом -
горячка,а не могу согреться...
Тут что-то томящее рядом,
как пятна на солнечном диске..
рядом.. совсем рядом... так близко..
Отодвиньте засов
Много слов, стены слов
отодвиньте засов,
Резко, мощно, стремительно
Неуважительно
что бы ржа посыпалась,
Что бы дверь рассыпалась,
Что бы боль развеялась,
Что бы я доверилась
утомительный день,
и не снятая с глаз
пелена душит нежно
как сладкий газ
Посмотрите в меня
Хоть еще один раз
Что бы все отразилось,
Что бы сердце томилось,
Что бы в крошку разбилось
но забилось, забилось...
Много слов, стены слов
отодвиньте засов,
отодвиньте засов,
отодвиньте засов...
Грущу о цветах ущелья
Лишь радости руки качают -
Тоска загоняет в гроб
Грущу о цветах ущелья,
Во всем ежечасно мельчая
Легко, когда так одинок -
Прохладною нежностью полный
Без весел качают волны,
Несут бумажный челнок...
Даже тесты перестали выдавать мне ответы... какой бы не проходила - результат всегда один и тот же: "Тест содержит ошибку: результата для выбранных вариантов ответов не существует 
"... Ну что ты будешь делать...
"... Ну что ты будешь делать...
суббота, 11 апреля 2009
Опять поинтересовалась поисковыми фразами и обнаружила новое и примечательное.. любимый мой "коллаэдр" , пожалуй, почти перестал лидировать в этом хит-параде, уступив место фамилии "Шклярский", а если считать цитаты из стихов и песен, а также загадочное "Морриган Пикник", это лидерство становится абсолютным 
Среди других фамилий лидирует некий М.Б. Поляков.
Также меня нашли по фразам "целовать тебя в шею и бг" (кто-то хочет поцеловать нас обоих?) и "закрой тетрадь а то дует" (ну это уж совсем... прямо обидиться можно, хотя разве ж на правду стоит обижаться..)..
А еще кто-то искал "лабиринты", "пол девятого", "хогвартс дома" и "хогвартс ночью", "поцелуйчики", "интервью с вампиром", троекратно повторенное "все сбудется", оптимистичные "нет банальностям" и "изгонение страха" и безнадежное "у меня нет чувства юмора"... когда я успела все это понаписать?
Среди других фамилий лидирует некий М.Б. Поляков.
Также меня нашли по фразам "целовать тебя в шею и бг" (кто-то хочет поцеловать нас обоих?) и "закрой тетрадь а то дует" (ну это уж совсем... прямо обидиться можно, хотя разве ж на правду стоит обижаться..)..
А еще кто-то искал "лабиринты", "пол девятого", "хогвартс дома" и "хогвартс ночью", "поцелуйчики", "интервью с вампиром", троекратно повторенное "все сбудется", оптимистичные "нет банальностям" и "изгонение страха" и безнадежное "у меня нет чувства юмора"... когда я успела все это понаписать?
"Для странствия по Глубинам необходим Покой" - так говорят Древние Книги.
Покой - источник любого истинного движения.
научиться бы не мельтешить..
Покой - источник любого истинного движения.
научиться бы не мельтешить..
пятница, 10 апреля 2009
нет, ну что такое... я же точно знаю что регистрировалась там.. перепробовала уже все пароли которые у меня когда-либо были, а войти все равно не могу...
а я же только хотела Алисе Гребенщиковой вопрос задать...
то ли не надо вопросов, то ли я - Рассеянный с улицы Басеянной)
Я все никак не могу вылечиться.. врач в прошлый раз (еще перед концертом Б.Г.) сказала, что если до концерта я не выздоровею она положит меня в больницу... Ну естественно я "выздоровела".. и я действительно выздоровела на тот день. А сейчас внутри какое-то непонятное ожидание, как в одном давно прочитанном - "...навстречу. близко. мимо. и лишь холодок скользнувшей тени..." Я кажусь себе полностью невменяемой, несмотря на то, что постоянно себе что-то запутанно объясняю.
Человек же все время пытается объяснить истину, одеть на нее, как на лошадь белую упряжь, поставить себе на службу, а не получается, потому что она существует сама в себе, объективная, неизъяснимая.. можно только смотреть и любоваться, море ладошками в ямку не переносишь, а имя свое она итак откроет, если смотреть и слушать.. шепнет в свое время каждому на ушко. Только почему-то в моменты, когда приходит это спокойное осознание и кажется ну что тебе еще - любуйся, живи, "все, что происходит - чудная картина", откуда-то как маска бледная из-за красных кулис таращится костлявая и во всех разговорах вместо радости рисуется тоска, и никакое дело не интересно.. Сидишь, крутишь в пальцах подаренный знакомой "карандашик вдохновения", и одна часть тебя улыбается, а другая - кричит. И листок остается пустым, потому что им никак не договориться. А потом вдруг пишется много, с ускользающим смыслом..
Человек же все время пытается объяснить истину, одеть на нее, как на лошадь белую упряжь, поставить себе на службу, а не получается, потому что она существует сама в себе, объективная, неизъяснимая.. можно только смотреть и любоваться, море ладошками в ямку не переносишь, а имя свое она итак откроет, если смотреть и слушать.. шепнет в свое время каждому на ушко. Только почему-то в моменты, когда приходит это спокойное осознание и кажется ну что тебе еще - любуйся, живи, "все, что происходит - чудная картина", откуда-то как маска бледная из-за красных кулис таращится костлявая и во всех разговорах вместо радости рисуется тоска, и никакое дело не интересно.. Сидишь, крутишь в пальцах подаренный знакомой "карандашик вдохновения", и одна часть тебя улыбается, а другая - кричит. И листок остается пустым, потому что им никак не договориться. А потом вдруг пишется много, с ускользающим смыслом..