Сумасшедшее по колличеству праздников время.. Дни рождения, серебрянные свадьбы и традиционные рождества и новые годы... почему-то хочется все это затормозить и разложить на пару месяцев) Все продавцы в магазине как сговорились - поздравляют с наступающим и хитро подмигивают. Новый год все же не обещает стать волшебным, хотя я настойчиво повторяю себе, что волшебство, как и красота, должно быть в глазах смотрящего.. и все-таки внутри опять это робкое, но неистребимое, ощущение События...
14:34
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 23 декабря 2008
понедельник, 22 декабря 2008
Пью чай… чаинки как лодки дырявые кружатся в море, падают тихо на дно… за окном двадцать первый… Размашистый, раздробленный, андронный… Несущийся на всех порах, по всем рельсам… Такой многовекторный и многословный век. В комнату набились тени, им тесно, они мешают друг другу… на диване мало места, в разговорах сумбур… и другие такие же жмутся у входа… не знают что если войдут всем станет свободней и даже как будто теплей… Свет фонарей остро режет двенадцатый час, на запястьях рисуются тайные знаки… от перекрещенных взглядов… и приподнимает что-то, с паром от чашки смешав… летим по всем правилам этого века протонами в трубке… столкнемся ли? И что тогда станет? Ветер уносит в стороны мысли, теряемся, путаемся в несуществующих улицах, и летим… летим… звезды манят, но открываются только за деньги; а у тебя мелочь в кармане звенит особенным звоном, как колокол утром… летим вперемешку со временем, вдогонку за чем-то, как будто алхимик седой сидит над ретортой, творит превращенья, осуществляя возгонку… летим, мешаясь с железом от света звезд, и кровь краснеет, и мы сами как кровь становимся нитью яркой, пульсируем двадцать первым, а будет ли двадцать второй? пророчества Ванги, сахарные крошки на темном столе… как горячие плети… обжигаемся чаем жадно, как в новый год горстями сладостей объедаются голодные дети… в конце коридора шумит вода, компьютер полон маленьких радостей, метель… мне мало… мне мало себя… за окном двадцать первый, громоздкий, ячеистый, донельзя уставший… прилечь, положить голову к тебе на плечо и проснуться… и нестись вперемешку со временем, вдогонку за чем-то… вдвоем…
* * *
Вот идет двадцать первый: громадный, андронный,
Размашистый, дико уставший, ячеистый век
Такой многовекторный, стылый и многословный
Сумбур, теснота и мешает любой человек
А здесь чудеса… милый город, написанный чаем…
Чаинки как лодки, кружась, оседают на дно -
Все тонет за ними… и мы опять наблюдаем
Надломлено все и красиво, и гибнет легко…
Летим вперемешку со всеми за чем-то вдогонку
Протонами в трубке подземной друг другу навстречу
А время - алхимик с ретортой творящий возгонку,
И все что доступно откроется нам через Встречу.
* * *
Вот идет двадцать первый: громадный, андронный,
Размашистый, дико уставший, ячеистый век
Такой многовекторный, стылый и многословный
Сумбур, теснота и мешает любой человек
А здесь чудеса… милый город, написанный чаем…
Чаинки как лодки, кружась, оседают на дно -
Все тонет за ними… и мы опять наблюдаем
Надломлено все и красиво, и гибнет легко…
Летим вперемешку со всеми за чем-то вдогонку
Протонами в трубке подземной друг другу навстречу
А время - алхимик с ретортой творящий возгонку,
И все что доступно откроется нам через Встречу.
Возьми и попробуй разберись – что сейчас есть? Ничего. Совсем ничего. Ничего кроме упрямого непонятно откуда взявшегося внутреннего толкающего механизма, заставляющего что-то говорить и что-то чувствовать. Разве может быть так сильно замешано, как в каком-то дьявольском тесте, апатия и безразличие со стремлением и ночными слезами? Не ясно какие пирожки еще получатся из этого теста.
Сначала кажешься себе слишком рассудочной и ругаешь за неспособность чувствовать нервами, а не головой, а потом бросаешься в это и забываешь как понимать что-то, и погружаешься как в омут, как в водоворот непонятного и смутного и кружишься, и кружишься… И нет ничего своего, потому что это смутное кажется внешним, внутри оно слишком неопределенно разумом что бы рождать из себя что-то живое и определенное.
Если бы еще не поддаваться так сильно влияниям других. Когда что-то очаровывает так хочется присвоить его себе, сделать собой, двигаться в такт, в унисон… и сначала так и делаешь, одеваешь чужой голос как чужую одежду. Иногда она широка и рукава свисают до колен, а штанины путаются под ногами, иногда немного узка в плечах и это сковывает движения. Поносишь – поносишь и сбрасываешь, потому что нельзя всю жизнь ходить и чувствовать неудобство. Ты похож на портного, который может сшить мне единственное подходящее платье, сама я не могу – мне никак не снять мерок, а ты сможешь, я знаю... и я могу сшить костюм тебе. Нужно только иметь общие представления о моде, о том, что удобно, хорошо и красиво.
Сначала кажешься себе слишком рассудочной и ругаешь за неспособность чувствовать нервами, а не головой, а потом бросаешься в это и забываешь как понимать что-то, и погружаешься как в омут, как в водоворот непонятного и смутного и кружишься, и кружишься… И нет ничего своего, потому что это смутное кажется внешним, внутри оно слишком неопределенно разумом что бы рождать из себя что-то живое и определенное.
Если бы еще не поддаваться так сильно влияниям других. Когда что-то очаровывает так хочется присвоить его себе, сделать собой, двигаться в такт, в унисон… и сначала так и делаешь, одеваешь чужой голос как чужую одежду. Иногда она широка и рукава свисают до колен, а штанины путаются под ногами, иногда немного узка в плечах и это сковывает движения. Поносишь – поносишь и сбрасываешь, потому что нельзя всю жизнь ходить и чувствовать неудобство. Ты похож на портного, который может сшить мне единственное подходящее платье, сама я не могу – мне никак не снять мерок, а ты сможешь, я знаю... и я могу сшить костюм тебе. Нужно только иметь общие представления о моде, о том, что удобно, хорошо и красиво.
С холодными споря ветрами
Из ножен мечи вынимаю
И снова и вновь повторяю
Танец сбиванья снежинок клинками,
Чтобы весна под ногами.
Медленней снега круженье -
Значит быстрее движенье.
Чтоб жаром земля под ногами
Пролилась, оттаяв, ручьями,
Чтобы пестрела цветами
Между снегами
(с) alyna_l
Из ножен мечи вынимаю
И снова и вновь повторяю
Танец сбиванья снежинок клинками,
Чтобы весна под ногами.
Медленней снега круженье -
Значит быстрее движенье.
Чтоб жаром земля под ногами
Пролилась, оттаяв, ручьями,
Чтобы пестрела цветами
Между снегами
(с) alyna_l
Пришлось тут как-то делать реферат по истории киноискусства - получила неописуемое удовольствие встретив столько интересных давно уже фамилий и обнаружив целое поле еще не известных и не смотренных фильмов. Теперь все прокатчики смотрят на меня со странным подозрением когда я спрашиваю у них, скажем "Носферату" Мурнау или "Гражданин Кейн" Орсона Уэллса... Почему-то в нашем городе невозможно нигде найти такого старого кино. И на заказ не привозят.
Если бы я снимала кино о том, что творится в моей голове в нем была бы сплошная атмосфера и никакого сюжета.
По ночам я смотрю концерты Дж.Леннона и Й.Оно, фильмы о местах силы Земли и тайнах великой пирамиды. Днем - хожу из комнаты в комнату с кружкой молока. Немного пусто и спокойно, как будто подул шквальный ветер и провалилась между двумя плитами - ничего не вижу кроме теней и стен, но и холода больше не чувствую. Это кажется необходимым этапом.
А еще послушала снова не захватившие сразу и отложенные почти на месяц песни Ника и Егорки.. а они вдруг как-то неожиданно сложились в голове. Кому интересно - послушайте их в сообществе "Nick & Egor: Step by Step" на ЖЖ. Они хорошие ребята и им будет интересно и приятно узнать ваше мнение об их начинаниях).
Если бы я снимала кино о том, что творится в моей голове в нем была бы сплошная атмосфера и никакого сюжета.
По ночам я смотрю концерты Дж.Леннона и Й.Оно, фильмы о местах силы Земли и тайнах великой пирамиды. Днем - хожу из комнаты в комнату с кружкой молока. Немного пусто и спокойно, как будто подул шквальный ветер и провалилась между двумя плитами - ничего не вижу кроме теней и стен, но и холода больше не чувствую. Это кажется необходимым этапом.
А еще послушала снова не захватившие сразу и отложенные почти на месяц песни Ника и Егорки.. а они вдруг как-то неожиданно сложились в голове. Кому интересно - послушайте их в сообществе "Nick & Egor: Step by Step" на ЖЖ. Они хорошие ребята и им будет интересно и приятно узнать ваше мнение об их начинаниях).
Лунный день подходит к концу
Все вокруг – таинственный знакНежность твоя тебе так к лицу
Скачет во взгляде как пироманьяк
Сердце лежит в хрустальной юдоли
Брось его в мед и стань молода –
Нет, ты скорее утопишься в соли!..
Все только так… и все навсегда?
| Хокку-генератор | ||||||||
| ||||||||
все гадания на aeterna.ru |
среда, 17 декабря 2008
В этот солнечный день я сидел в пустом парке на скамейке и думал о четвертой пьесе, которая начала складываться в моей голове. Само собой появилось название "Das Reich der Zwei" -- "Государство двоих". Это должна была быть пьеса о нашей с Хельгой любви. О том, что в безумном мире двое любящих могут выжить и сохранить свое чувство, только если они остаются верными государству, состоящему из них самих, -- государству двоих.
© Курт Вонегутт. "Мать Тьма".
Зеркальные цветы
Когда я сижу на крыше нашего дома, построенного на воздушных сваях, ветер часто путается в натянутых поперек стропах, оставляя знакомый запах среди мокрого белья. Ожидая этой минуты, я тут же хватаю его и проглатываю. Как ком сахарной ваты он тает у меня во рту и, проходя сложнейшие алхимические трансмутации в моем организме, становится его закономерной частью. Почти все мое тело состоит из кирпичиков, которые когда-то были его запахом, его цветом, его звуком, его дыханием. Когда-нибудь мне это надоест и что-то еще во мне восстанет против этого незаметного и вероломного захвата чужих территорий, но пока он дарит мне зеркальные цветы, я готова мириться со всякими неудобствами.
Мои маленькие глупости
Когда я говорю, он, зевая, смотрит за горизонт, а спустя час после того, как я зарываю последнее слово в песок, он оживлятся. В такие минуты он часто с жаром утверждает, что я бесподобна и, вне всякого сомнения, самая особенная девушка из всех, кого он когда-либо встречал. Я знаю, что он бесконечно несчастен в эту минуту, поэтому бью его по голове влажным полотенцем и долго ношусь по пляжу, несмотря на то, что он ни разу не погнался за мной следом. Его безразличие ставит меня в глупое положение, но я совершаю свои маленькие глупости снова и снова, потому, что мы созданы друг для друга. Я понимаю это всякий раз, щурясь на солнце, отражающееся в глубине его тщательно скрываемых за стеклами очков, глаз.
Раз очарование... два очарование...
Однажды он сказал:
- Я не вынесу, если одного из нас постигнет разочарование друг в друге.
На что я ответила:
- Разочарование будет настигать нас постоянно, также как ночь всегда настигает день. Если ты так этого боишься, пожалуй, тебе не стоило и вовсе очаровываться мною.
Он засмеялся и тут же воскликнул:
- Ты просто очаровательна!
Он собирает древние книги
Он собирает древние книги и все еще думает, что они научат его истине. Когда, приходя домой, я обнаруживаю на заднем дворе небольшой костер из проросших плющом манускриптов, я уже знаю, что он снова нашел неколебимый и вечный источник вселенской мудрости. Он кажется взволнованным и сбитым с толку, в сотый раз, находя новые плоды познания добра и зла. Это означает, что как минимум до субботы мне можно не точить карандаши.
Синие карандаши
Я подолгу наблюдаю за ветвями деревьев. Я все еще жду, что ветер научит меня нежности. Я должна быть бесконечно красива, потому что если присмотреться - в переплетении хтонически развивающихся складок льняного платья можно прочесть древнюю загадку о рождении всей вселенной. В такие минуты он высовывается из распахнутого окна и долго смотрит на меня с едва ощутимым внутренним сомнением, а потом всегда произносит:
- Ну, если ты ничем не занята, может быть, заточишь карандаши из синей коробки?
Даже когда он увлечен своим непостижимым алхимическим трактатом о законах всего сущего, он остается внимательным ко мне. Он знает, что синий – мой любимый цвет.
Понимание
«Напишите книгу свое кровью, и ваши кости обратятся в золото», - вот что написано на обложке тетради, которую он всегда носит с собой. Иногда, когда мы ложимся спать, он кладет ее под подушку, утверждая, что это позволяет ему даже во сне участвовать в постижении высоких материй. Тогда я кладу под свою подушку кирпич, утверждая, что это позволит спасти его от разматериализации в том случае, если во сне его духовный рост намного опередит физические возможности тела. Он целуешь мои руки и хвалит за предусмотрительность. Мы всегда понимаем друг друга с полуслова.
Когда знакомые просят его назвать свое имя
Когда знакомые просят его назвать свое имя, он разражается громким демоническим смехом и отрицательно машет пальцем у их носа. Изумленные и сбитые с толку, они обращают свои взгляды ко мне, как бы ожидая подтверждения в твоем безумии. Они не могут поверить в то, что такой необычный смех может принадлежать здоровому человеку. Я только пожимаю плечами, и взгляд мой становится укоризненным:
- Только не говорите, что ничего не слышали о теории первобытного синкретизма.
Они мнутся, не желая показаться невеждами.
- Нет-нет, мы, кажется, что-то слышали, читали, смотрели по телевизору…
У каждого есть свои персональные демоны тревог и печалей, потому поддерживать друг друга - это так важно.
Когда я бегу от
Когда я бегу от падающих с неба камней, укрываясь в холодных и влажных гротах, полных змей и медуз, преодолевая бесконечные лабиринты которых, тут же попадаю в тщательно спланированную засаду кровожадных друидов-вероотступников, с перекошенными страхом и ненавистью лицами, угрожающих узловатыми магическими посохами превратить мои соломенные волосы в стаю быстрокрылых жалящих ос, за то, что дракону с серебряной чешуей удалось, погрузив меня взглядом в гипнотический транс, подчинить себе стук моего слабого сердца.., он всегда находит время и способ что бы присниться мне и спасти от ночного кошмара. За это я называю его «мой рыцарь» и клянусь вечно точить его карандаши, продвигаясь с ним вместе по пути к истине. В ответ он клянешься спасать меня от всех моих демонов и, в перерывах между научными диспутами с алхимиками из соседней деревни, посвящать мне пламенные сонеты.
Яблоневый сад
Однажды ветер унес его записи на вершину холма, где они случайно попали в оставленный злым духом костер. Превратившись в пепел, его слова были размыты водой и впитаны вместе с нею тяжелой черной землей... Горюя об этой потере, он не заметил, как на заднем дворе нашего дома вырос удивительный яблоневый сад. Сила пяти элементов соединилась, что бы мы, длинными зимними ночами, могли пить чай с вареньем из летних яблок.
Одна из моих идей
Однажды мне в голову пришла замечательная идея – проверить его теорию о подвластности воздушных потоков силе мысли одного человека. Он же настоял на том, что проверит эту теорию сам. Когда он ступил вниз с узорчатого карниза нашего дома, построенного на воздушных сваях, я поняла, что наши желания опередили ход времени, и опыт был слишком поспешным. Он сломал правую ногу в двух местах и вывихнул левое предплечье. На три недели его привязанность к креслу-качалке окрепла как никогда. Покачиваясь в ней в такт серебряным колокольчикам ловушки для ветра, он как-то заметил:
- Я знаю, что ты без колебаний сделала бы для меня то же самое.
В это время ветер окончательно запутался в хитрой ловушке над дверью, спутав по странной случайности вероятности моих не родившихся слез, сожалений и смеха.
Одна из его идей
Однажды ему в голову пришла удивительная идея. Целый день он провел как в монастыре на хлебе и воде, сосредоточенно строгая и выпиливая странную конструкцию на самой крыше. Он был похож на прожигателя жизни, внезапно осознавшего близость Страшного суда. Работая, он целый день напевал третий акт из оперы Рубинштейна «Демон». Он как будто боялся не успеть, потому не переставая щедро осыпал опилками маленький дворик, вместе с соседской кошкой Нюрой. В результате этих героических усилий появилось нечто, напоминающее по форме неудавшийся домик для птиц, но значительно более внушительное по сути – почтовый ящик Бога.
- Что это еще за ерунда? – спрашиваю я.
- Это не ерунда, это первое, что мы сделали на благо всех живых существ.
- Но почему «мы», это ведь ты сделал этот недоделанный скворечник?..
- Ты – муза, - улыбается он.
понедельник, 15 декабря 2008
...Из воска свеч в воде печальный след
В пучину соли опускаются глаза
За Ночью в ров страстей идет след в след
Стремится Город, хлесткий как лоза,
И зажигает свой искусный свет
Богатой лени…
...И двигаются тени за следом в след…
И все в следах, все спутано в клубок
На много верст, на много тысяч лет,
Кругом следы от чьих-то босых ног
На небе, на земле… заслежен свет
И гасятся огни…
...И дальше дни идут слепцами в след
И все в слезах, и души не обуты
Идут поврозь по камню кратких лет…
Но в тонких трещинах дрожат минуты
Как чистый от следов и грязи свет
Твоей любви…
В пучину соли опускаются глаза
За Ночью в ров страстей идет след в след
Стремится Город, хлесткий как лоза,
И зажигает свой искусный свет
Богатой лени…
...И двигаются тени за следом в след…
И все в следах, все спутано в клубок
На много верст, на много тысяч лет,
Кругом следы от чьих-то босых ног
На небе, на земле… заслежен свет
И гасятся огни…
...И дальше дни идут слепцами в след
И все в слезах, и души не обуты
Идут поврозь по камню кратких лет…
Но в тонких трещинах дрожат минуты
Как чистый от следов и грязи свет
Твоей любви…
суббота, 13 декабря 2008
Преследуют темные ночи и темные дни…
Поклоны и все церемонии - ветер в руках
Считалки пустые слова об огромной любви
Когда в глубине рассыпается все будто прах
Слова, подходящие только дурному льстецу,
Глаза, из которых таращится дерганный страх,
Как острые птицы горячие бьют по лицу -
Ни нежности не сохранить, ни улыбки в устах
Держи мою руку, горит еще в сердце огонь,
И я научусь не бояться и верить в себя
И я никогда не скажу «отойди» и «не тронь»
И будет достаточно каждому в мире огня
Поклоны и все церемонии - ветер в руках
Считалки пустые слова об огромной любви
Когда в глубине рассыпается все будто прах
Слова, подходящие только дурному льстецу,
Глаза, из которых таращится дерганный страх,
Как острые птицы горячие бьют по лицу -
Ни нежности не сохранить, ни улыбки в устах
Держи мою руку, горит еще в сердце огонь,
И я научусь не бояться и верить в себя
И я никогда не скажу «отойди» и «не тронь»
И будет достаточно каждому в мире огня
пятница, 12 декабря 2008
я вернулась с парой автопортретов)
Ящик Пандоры
фотошоп
Волшебный напиток
фотошоп
фотошоп
Да мне как-то все надоело.. какая-то моральная чувственная усталость, как будто на мешок с водой надавили, и жидкость растеклась по столу. На самом деле я не вижу никакой проблемы и мне совсем не больно. Должно быть, наверное, как-то нервно, обижено, болезненно… но нет, совсем нет ...и ночью мне не захочется плакать. Еще год назад я бы рыдала. Еще неделю назад я бы рыдала. Еще три дня назад я бы рыдала. Но теперь… Он учит меня показывать свои чувства, быть живее, теплее, активнее проявлять любовь и при этом не пользоваться словами. Но спустя три дня требует от меня слов.
Но на те мои старые слова теперь наложено табу. Я больше не могу их использовать, потому что им они объявлены почему-то «просто словами». Но я-то не верила в это. И это не было так. Возможно их вина в том, что они были слишком красивыми упаковками, может быть даже красивее самого подарка, находящегося внутри, но я не дарила одни упаковки. Не знаю, может быть мне врали, но никто еще кроме него не говорил мне, что это только упаковка. Но даже если упаковка… разве не радуется глаз, когда на нее смотришь? Значит если пока нечего больше подарить нужно дарить хотя бы это…
Ему холодно… он хочет тепла, хочет, что бы я разожгла огонь в камине… Но и мне холодно. Огонь… он говорит, что дал мне свою любовь и веру, но это не действие, это процесс… нельзя просто вот так однажды дать любовь и веру и успокоиться на этом. Тот, кто дает их постоянно не ждет, что ему вернут то же взамен и уж конечно не требует. Он не навязывает собственные желания другому, но принимает его желания, позволяя ему решать самому, давая советы, оказываясь рядом, если что-то не получилось и не затем, что бы обвинить, что бы воскликнуть «я же тебе говорил!», а что бы обнять, успокоить и вселить надежду.
Это мир, построенный из слов как из кирпичиков, и в этом мире я не могу говорить так, как я говорю, я должна говорить проще. Но я мыслю аналогиями, теориями, метафорами и цитатами. Их сумма составляет меня. Отними их и я потеряюсь. Это все равно, что лишить какого-то человека сразу всех пяти чувств, заставив его двигаться в пустом темном беззвучном пространстве, повинуясь только какому-то шестому чувству, которого у него может быть и нет вовсе. Он хотел услышать мою любовь и почувствовать мое стремление. Я должна была ему их показать. Но как это сделать, если у меня отобрали мои слова, фактически отрезали меня как ветку и прищепили к другому дереву? А ветки не приживаются так быстро. Любовь вырастает мучительно, долго и сложно. Из постепенного узнавания, робкой симпатии, уважения, привязанности, ежедневного общего дела… так было в Камероне, а Дрездене... здесь же... я еще даже не знаю этих людей, конечно, они не являются для меня домом… дом там, где сердце, там, где отношения на всю жизнь, там, где похожее и постоянный внутренний диалог. Здесь нет… здесь только он, и весь дом сосредоточен в нем.
Да, я должна была бы говорить как для меня это важно. Возможно, я должна была заканчивать каждый день как молитвой словами «Дом… Слизерин… Мастер…», возможно, я должна была называть всех учеников «систер» и строить заборы из смайликов. Но это были бы заборы неискренности. Это не я. Я не так проявляю то, что чувствую. Это не мой голос. Да, у меня есть свой голос, хотя я в этом постоянно сомневаюсь. И он не вписывается в симфонию голосов Слизерина.
Мне нельзя сказать: «неужели вы допустите, что бы этот призрак съел меня, как муху, приправленную колорадскими жуками?», можно сказать - «призраки не едят детей».
И спустя три дня даже те искры, которые были во мне, тускнеют. Потому что если я и использовала слова, если и приукрашивала их, если и формулировала красиво, то только для тех, кто эти слова читал, потому что для них мне хотелось сделать все так хорошо и красиво как я только могу. Что это как не любовь? Но теперь я должна искать что-то другое и даже не искать, я обязана обнаружить это моментально. Отбросить как бред и шелуху опыт 24 лет и сразу приобрести какой-то новый язык, какую-то новую настоящесть, близкую им. А я не могу. И положа руку на сердце, не уверена что должна внутренним долгом, а не внешним. Я не требую от него говорить на моем языке, не требую, что бы в мире и в нем все было устроено так, как мне удобно. Он этого хочет. Почему в несовпадении усматривается только моя вина?
Либо я закольцовываюсь и снова прихожу к тому, что бы обвинять его, либо я освобождаюсь, и его уроки действительно начинают работать. Во мне появляется воля. Любовь идет от противного. Выбирая между ним и В. и Ю., я выбираю В. и Ю. Поэтому я снова начинаю вести этот дневник. Возможно для него это неожиданный выбор, но это выбор, а значит любовь, потому что любовь это и есть главная избирательная сила в мире.
Но на те мои старые слова теперь наложено табу. Я больше не могу их использовать, потому что им они объявлены почему-то «просто словами». Но я-то не верила в это. И это не было так. Возможно их вина в том, что они были слишком красивыми упаковками, может быть даже красивее самого подарка, находящегося внутри, но я не дарила одни упаковки. Не знаю, может быть мне врали, но никто еще кроме него не говорил мне, что это только упаковка. Но даже если упаковка… разве не радуется глаз, когда на нее смотришь? Значит если пока нечего больше подарить нужно дарить хотя бы это…
Ему холодно… он хочет тепла, хочет, что бы я разожгла огонь в камине… Но и мне холодно. Огонь… он говорит, что дал мне свою любовь и веру, но это не действие, это процесс… нельзя просто вот так однажды дать любовь и веру и успокоиться на этом. Тот, кто дает их постоянно не ждет, что ему вернут то же взамен и уж конечно не требует. Он не навязывает собственные желания другому, но принимает его желания, позволяя ему решать самому, давая советы, оказываясь рядом, если что-то не получилось и не затем, что бы обвинить, что бы воскликнуть «я же тебе говорил!», а что бы обнять, успокоить и вселить надежду.
Это мир, построенный из слов как из кирпичиков, и в этом мире я не могу говорить так, как я говорю, я должна говорить проще. Но я мыслю аналогиями, теориями, метафорами и цитатами. Их сумма составляет меня. Отними их и я потеряюсь. Это все равно, что лишить какого-то человека сразу всех пяти чувств, заставив его двигаться в пустом темном беззвучном пространстве, повинуясь только какому-то шестому чувству, которого у него может быть и нет вовсе. Он хотел услышать мою любовь и почувствовать мое стремление. Я должна была ему их показать. Но как это сделать, если у меня отобрали мои слова, фактически отрезали меня как ветку и прищепили к другому дереву? А ветки не приживаются так быстро. Любовь вырастает мучительно, долго и сложно. Из постепенного узнавания, робкой симпатии, уважения, привязанности, ежедневного общего дела… так было в Камероне, а Дрездене... здесь же... я еще даже не знаю этих людей, конечно, они не являются для меня домом… дом там, где сердце, там, где отношения на всю жизнь, там, где похожее и постоянный внутренний диалог. Здесь нет… здесь только он, и весь дом сосредоточен в нем.
Да, я должна была бы говорить как для меня это важно. Возможно, я должна была заканчивать каждый день как молитвой словами «Дом… Слизерин… Мастер…», возможно, я должна была называть всех учеников «систер» и строить заборы из смайликов. Но это были бы заборы неискренности. Это не я. Я не так проявляю то, что чувствую. Это не мой голос. Да, у меня есть свой голос, хотя я в этом постоянно сомневаюсь. И он не вписывается в симфонию голосов Слизерина.
Мне нельзя сказать: «неужели вы допустите, что бы этот призрак съел меня, как муху, приправленную колорадскими жуками?», можно сказать - «призраки не едят детей».
И спустя три дня даже те искры, которые были во мне, тускнеют. Потому что если я и использовала слова, если и приукрашивала их, если и формулировала красиво, то только для тех, кто эти слова читал, потому что для них мне хотелось сделать все так хорошо и красиво как я только могу. Что это как не любовь? Но теперь я должна искать что-то другое и даже не искать, я обязана обнаружить это моментально. Отбросить как бред и шелуху опыт 24 лет и сразу приобрести какой-то новый язык, какую-то новую настоящесть, близкую им. А я не могу. И положа руку на сердце, не уверена что должна внутренним долгом, а не внешним. Я не требую от него говорить на моем языке, не требую, что бы в мире и в нем все было устроено так, как мне удобно. Он этого хочет. Почему в несовпадении усматривается только моя вина?
Либо я закольцовываюсь и снова прихожу к тому, что бы обвинять его, либо я освобождаюсь, и его уроки действительно начинают работать. Во мне появляется воля. Любовь идет от противного. Выбирая между ним и В. и Ю., я выбираю В. и Ю. Поэтому я снова начинаю вести этот дневник. Возможно для него это неожиданный выбор, но это выбор, а значит любовь, потому что любовь это и есть главная избирательная сила в мире.
среда, 10 декабря 2008
мой декан запретил мне ныть.
поэтому все дневники закрываются.
поэтому все дневники закрываются.
вторник, 09 декабря 2008
Пишет udacha.mi:
07.12.2008 в 00:07
интересно.. мой любимый Учитель, когда видел, что мы потерялись, растерялись, испугались, запутались, замучились... загадочно щурился на нас и говорил "Дыши.."
URL комментария
Перечитывала старые записи в бумажном дневнике. Заметила что дважды в слове "открыто" пропустила букву и получилось "отрыто". Ведь правда... открыто значит до самой глубины чего-то, спрятанного под множеством наслоений слов, значений, смыслов, опыта, страха, комплексов... и вот берешь лопату и прорываешься к тому, что там.. в этой глубине. Но всегда возникает "а вдруг там ничего нет?". Тогда хочется бросить лопату и бежать.
не бегу. хожу как "замотанная саваном до самой души"
не бегу. хожу как "замотанная саваном до самой души"